Московские легенды
Наверх



Красная площадь. Иван Грозный и Малюта Скуратов

Красная площадь

Иван Грозный и Малюта Скуратов.

      Сапожника Василия Парфеныча Алексеева, старика лет шестидесяти или немного старше, я знал очень мало, да и то со слов других. Встречал я его в трактире довольно часто, но всегда в компании наших общих знакомых, и мне все как-то не удавалось побеседовать с ним вдвоем, за исключением одного случая, когда с его слов мной была записана эта легенда.

     Иван Грозный родился в грозовую ночь. Вот поэтому-то и прозвали его "Грозный", а не потому только, что он людей мучил и казнил. Это уж после, как он стал царем, пошло на прибавку. А главное тут - грозовая ночь.

     А что казнил он много народу, так это действительно правда. Разговаривать зря не любил: чуть что не по его -голова с плеч долой. А заправилой главным у него был Малюта Скуратович.
- Ну-ка, говорит, Малюта Скуратович, наведи порядок. А Малюта мастер был на это: кого удавит, кого на кол посадит, кого живьем сварит.

     А тогда бояре были и пуще всего боялись веревки: не любили, чтобы в петле висеть. И просили они Ивана Грозного отменить веревку.
- Отмени, говорят, эту казнь. Пусть, говорят, лучше будет пролитие крови: хоть, говорят, на мелкие куски изруби, олько бы не петля, потому что это самая подлая смерть.
А он им говорит:
- Для подлецов и казнь подлая. Кто что, говорит, заслужил, тот то и получай.

     А это вот какая тому причина, что они не хотели петлю. Которого казнят, тому, конечно, все равно: веревка - веревка, кол - кол, топор - топор. Его дело такое: рассчитался и ступай в землю. А вот его сродственникам, которые в живых остаются, не все равно.
- А-а! Твоего отца царь подлою казнью казнил! Значит, ваша порода такая подлая, что подлую казнь заслужила! - вот что скажут этим родственникам. А им от этого позор. Для них лестнее было бы, если бы ихнему отцу голову топором оттяпали, только бы не веревка. А веревка - Иудина смерть.

     Понятно, это в старину люди так понимали о себе: совестились, наблюдали анбицию. А теперь всего больше совесть цыганская, а про анбицию и говорить не приходится: ну, какая у цыгана анбиция? Ты ему наплюй в глаза, а он скажет: "Божья роса". Теперь так и норовят обложить... Обставит тебя и смотрит тебе прямо в глаза. Да это что там -смотрит! Он еще на твой счет чаю напьется! Вот какой пошел продувной народ!

     А расправы свои на Малюта Скуратов а Лобном месте творил. А Лобное это место вот почему: ведь когда надо было рубить голову человеку или, скажем, только спустить с него шкуру, сейчас велят ему молиться и кланяться народу. Вот он и молится, кланяется, стукается лбом... Вот от этого самого она и есть Лобное... Ну, тоже когда голову снесут: упадет и стукнется лбом... Мало ли голов слетало - все кровью залито было... Вот оно, какое это место.

      Это вот тоже история: Наполеон хотел узнать, какое это - Лобное место. Это в двенадцатом году, когда он в Москве объявился. Вот приезжает на буланом коне и спрашивает:
- А где это, говорит, тут у вас, на Красной площади, Лобное место?
Ему и указывают:
- А вот это, говорят, самое.
Вот он посмотрел, посмотрел:
- Ну-ну-ну, - говорит. - Это действительно!..
Конечно, человек по описанию знал... Да ему ли было не знать! Такой умнейший человек, да чтобы про Лобное место не знал. Да он все, все на свете знал! Хоть чего и не видал, а знал по книгам. А тут своими глазами увидел, какое есть русское Лобное место в Москве.
- Действительно, говорит, это самое настоящее Лобное место.

      Ну, еще бы не настоящее! Головы, как капустные качаны, каждый день катились. Иван Грозный не любил попусту говорить.
- Я, говорит, такой царь: казнить, так казнить, а миловать, так миловать.

     Ну, а все же Малюта поумнее его был. А отчего поумнее, так тут такая история. И вот какая эта самая история случилась.

     Это раз заходит Иван Грозный с Малютой к одному боярину в гости. Ну, может, на именины, а то просто - захотел на стороне попить-погулять... Во дворце надоело: все свое, и чего захотел, того и спрашивай, - отказу не будет. А тут -ешь, что подадут. Ну, может, и не это, а была другая причина... Одним словом, зашел он в гости с Малютой к этому самому боярину.

     Вот сидят, пьют-едят, речи говорят... Все как следует. А у этого боярина мальчонка годовалый по полу ползает. Ну, может, немного постарше был... Ну, хорошо. Вот, значит, и ползает этот мальчонка, боярский сын, а из себя такой хорошенький...

     Вот Иван Грозный возьми да и посади мальчишку этого к себе на колени... А мальчишка тут и наделал...

     Как увидел Иван - взбеленился:
- Малюта, кричит, удави этого мальчонку!
А Малюта говорит:
-Я кого хочешь удавлю, но только дай, говорит, наперед тебе слово сказать.
- Ну, - говорит Иван, - какое там слово, сказывай...
- А вот какое, - говорит Малюта. - Ты хоть и царь, а дурак!
Иван Грозный и глаза на него вытаращил:
- Как ты смеешь, кричит, да я, говорит, из тебя пепел сделаю!
А Малюта подставил ему шею и говорит:
- Меня не напугаешь. Сколько, говорит, ни живу, а умереть должен. А нынче ли умру, завтра ли мне все едино. А только, говорит, ты настоящего дела не знаешь. Ты, говорит, подумай, кто такой этот мальчишка? Ведь он, говорит, еще дите, ничего не смыслит. Нешто, говорит, он понимает, что ты царь? Он, говорит, еще не в разуме и для него все равны... Вон, говорит, ходит по двору курица: приди к ней царь, приди нищий - ей все равно. Ее, говорит, дело зернышки сбирать да яйца нести, а кудкудахчет она, говорит, одинаково, что при царе, что при нищем. Она, говорит, - курица, и мозги у нее куриные, дурацкие мозги... Так, говорит, и этот мальчишка... Вот, говорит, смотри: сделаю ему испытание, узнаешь, какой у него ум.

      Вот взял Малюта три тарелки: в одну насыпал верхом золота, в другую - алмазов, изумрудов, а в третью - горячих углей, настоящего жару. И поставил он эти тарелки на полу, йотом пустил мальчонка на пол и говорит царю:
- Ты, говорит, смотри, за что возьмется мальчишка...
Вот мальчишка пополз, пополз... цап за угли и заорал - руку обжег.
Тогда Малюта и говорит царю:
- Видел, какой у него ум?
- Твоя правда, - говорит царь, - не за что мальчонка давить.
Снял он с себя одежду и говорит:
- На, говорит, Малюта Скуратович, за твою верную службу. Носи, говорит, на здоровье.
А Малюта ему в ответ:
- Я, говорит, слава Богу, еще не сошел с ума, чтобыобгаженную одежду носить. Я, говорит, не какая-нибудь подлая тварь, а первый после тебя человек, и мне, говорит, подобает честь первая после тебя.

      Ну, конечно, знал, что нужен царю, вот и говорил так. А то бы, если бы не то, нешто сказал бы так? И за такую бы одежду в ноги поклонился... Ну, тоже и царь понимал, что без Малюты ему никак нельзя быть. Вот он й не осердился на его слова, а только говорит:
- Твоя правда. После такого, говорит, дела мне не подобает носить эту одежу, и тебе, говорит, тоже не подобает, а потому, говорит, забери ты себе это золото и эти алмазы.

      Малюта и забрал.

      А боярин только помалкивает. Это золото и изумруды эти его были, а только он ни слова... А что бы сказал? Ну, скажи он: "Это мое золото, это мои алмазы", так они сейчас бы открутили ему голову и мальчонка этого удавили бы и сожгли бы дом. Боялись они кого, что ли? Оба владыки были, вот и лютовали...

     Собрались: царь - зверь и палач, и такой же Малюта, да еще злее.

     Ну, все же долютовались. Пришло время и не стало им житья: как ночь, так и приходят, которых они казнили. Придут и тоскуют... Это ихние души приходили. Вот царь да Малюта - что тут делать? Взялись молебны служить. Только служат-служат, а толку нет, еще больше стали приходить... Вот пришло лихо царю и Малюте. Малюта, как оглашенный, заметался по Москве. Метался, метался, и сгинул. "Где, где Малюта?" - нище не видно, нигде не слышно, точно сквозь землю провалился. Думали - в реку бросился, утоп... Только если бы утоп, то всплыл бы, признали бы... Его ли не признать? Да его разбойничью рожу всяк признал бы... Ну, нет и нет, так вот и пропал... И никто не знает, что с ним стало, и в книгах об этом ничего не сказано.

     Ну, один пропал. После черед за царем пришел... А его черва одолела... Загнило его все тело, язвы на руках, на ногах пошли и завелись в них черви. Так живьем и едят его... Он к докторам и лекарства разные... И чего-чего не перепробовал: и травы разные, и составы... Нет, ну хоть бы тебе самая малость облегчения... А те, которых он казнил, не отстают: как ночь - они уже являются... Ну, и съела его черва... помер. Ну, как помер, тут многие перекрестились: "Слава тебе, Господи!" Да и как не перекреститься, ежели каждый час мучения от него ждал...

     Ну, как ни мучил, а ему тоже пришлось лихо. Так и заел его червь... А про Малюту ничего неизвестно, какая его смерть. А тоже, гляди, не лучше Ивановой - тоже, небось, где-нибудь окачурился, как собака... Может, удавился в лесу...

Наверх


Постройка кремлёвских стен в Москве

Красная площадь

Постройка кремлёвских стен в Москве

     Эти стены Кремлевские царь Иван Грозный построил. Погнал из деревень народу множество, может, тысяч двадцать.
- Чтобы, говорит, в один месяц было все готово.

     Ну, стал работать народ. А платил царь каждому человеку по пятнадцати копеек в день. А какие это деньги? На них рабочий человек сыт не будет.

     И много тут народу от голода помирало. А царю что: одни умрут, других пригонят.

     Да это еще что - голод! Колотили, били людей. Такие были приставлены вроде десятников с палками да кнутьями. Человек еле-еле ноги таскал, а они кричат: "работай!" Да как вытянут, вытянут палкой. Ну, через силу работали. Работает-работает, сковырнется, и ноги вытянул. А на его место сто новых найдется. А царь говорит:
- Душа из вас вон, а чтобы в месяц все готово было!

      Ну, мастера и старались - себя и людей не жалели. И сколько народу загублено. Ну, все же к сроку кончили. А царь только посмеивается:
- Иной бы, говорит, эти стены три года строил, а у меня в месяц готово.

      Вот и недаром старые люди говорят: "Кремлевские стены на костях человеческих стоят". Так оно и есть.

      Записано в 1925 году от печника Якова Васильвича Пчелкинпу в трактире

Наверх


Храм Василия Блаженного

Красная площадь

Храм Василия Блаженного

     Храм Василия Блаженного построил Иван Грозный.
- Меня-то, говорит, народ и без церквей тысячу лет будет помнить, а я, говорит, хочу, чтобы и отца моего помнили, родителя Василия.

     Ну вот, значит, и говорит:
- Хочу церковь Василия Блаженного построить, чтобы на удивление всем была.

     И приказал отыскать лучшего мастера. Только никто не идет - попрятались, попритаились, боятся. Думают - не угодишь, тут тебе и смерть. Ну, смерть-то ничего, один конец, а вот как начнут жилы вытягивать... Ну, и не шли.

     А только все же выискался один такой мастер.
- Я, говорит, могу сделать, только чтобы ни в чем задержки не было.
Царь и говорит:
- Задержки не будет, я ничего не пожалею. Ежели угодишь мне - озолочу тебя. А ежели изгадишь, то казни еще не было, какой я тебя казню.
А этот мастер тоже не из робких был.
- Ладно, говорит, давай материал, давай денег.

      Ну, царь исполняет все, что он прикажет, и ни в чем отказу не было. Вот стал строить мастер. Строит и строит. А царь придет, посмотрит, а в дела не вмешивается, потому что мастер еще заранее сказал ему:
- Ежели будешь мешать, брошу работать, не боюсь твоей казни.
Вот царь ничего и не говорил мастеру.

      И строил мастер, лет пять, а то и все десять - не знаю, сколько времени строил. А только, действительно, выстроил всем на удивленье. Царь остался доволен:
- Это хорошо у тебя вышло, говорит. А лучше можешь сделать?
А мастер возьми и бухни:
- Могу, говорит.
Тут царь и принялся ругать его:
- Ах ты, говорит, сукин сын! Ежели можешь, отчего не сделал? - и приказал отрубить мастеру голову.
А после жалел:
- Действительно, - говорит, - нехорошо я поступил: он бы мне другую, получше церковь выстроил.
Ну, что жалеть? Надо бы подумать об этом раньше.



      Эту церковь выстроил, верно, Иван Грозный, только не им она начата была. А жил тогда в Москве один такой юродивый - Василий Блаженный. От него и пошло начало этому собору, а Иван Грозный на готовое пришел. Ну, правда, не пожалел своих денег.

     А этот юродивый зиму и лето ходил в одной рубахе и босиком. До колен была рубаха, просто женская рубаха. И шапки не носил. Зимой-то какие морозы? Теперь нешто морозы! Раньше галка на лету замерзала. Плеснешь, бывало, воду, а падает лед. Вот какие морозы были! А Василий этот в одной рубахе ходил, и ничего.

     И собирал он деньги. А собирал так: придет на рынок, подымет полу и стоит, а сам молчит... Ну уж народ знает: начнет класть в подол - кто пятак, кто копейку, кто сколько может. И как наберет полную полу, сейчас бежит на Красную площадь, где теперь Василий Блаженный стоит. Прибежит и примется бросать деньги через правое плечо. А они падают - пятак к пятаку, копейка к копейке, три копейки к трем копейкам. Сами по порядку падали.

     И много было таких кучек денег. И никто их не трогал, и воры не трогали. Всяк смотрел, а взять боялся. И вот почему боялись брать эти деньги: раз нашелся такой человечек - дай, говорит, возьму деньжат немного. Пришел ночью, набил карманы. А тут и серебряные были деньги, и золотые. Ну, наложил в карман, хочет идти, а ноги не идут. Он и так, он и сяк - не идут, хоть ты что хочешь делай. Ровно бы кто гвоздями прибил их к земле.

      Вор и испугался. Думает: "выброшу деньги". А деньги не идут из кармана. Мучился-мучился, не идет его дело на лад. Да так всю ночь и простоял. А тут утро. Ну, народ видит: стоит человек у Васильевых денег.
- Ты чего тут?
- А вот, говорит, Бог наказал меня за воровство. - И рассказал, какая его постигла беда.

     А Василия юродивого тут нету он уже спозоранку побежал на базар. Ну, народ смотрит на того вора и удивляется. Тут доложили царю про такое дело.

     Вот приходит царь и давай ругать вора:
- Ах ты, говорит, такой-сякой! - Уж он гнал, гнал... Ну, тоже, может, не раз и матюгом благословил.... - Тащите, говорит, его, подлеца!
Стал народ тащить вора и не может стронуть с места. Тут царь и говорит:
- Надо Василия подождать, без него ничего не выйдет.

      Ну, ждут. А народу собралась целая массыя. Конечно, каждому любопытно посмотреть. Ждали, ждали Василия. Ну, прибежал, давай деньги бросать через плечо. А тут - царь. А только Василий этого не разбирал: царь и царь, а только он свое дело делает. Вот покидал все деньги, посмотрел на этого вора, погрозил ему пальцем. И тут вора отпустило. Он поскорее выбросил деньги из карманов, хотел уходить. Только царь говорит:
- Посадить этого подлеца на кол, чтобы не воровал святых денег!
Ну, его живо посадили. Поорал-поорал и подох.

      Только вот по этому самому и не трогали Васильевых денег. И Василий их не караулил и никто их не караулил, а взять всяк боялся. Кому охота на колу сидеть?

      А на что собирал Василий деньги - никто не знал. И долго он их собирал. А сам уж старый стал.

      Вот раз видит народ: копает Василий яму на том самом месте, где деньги бросал. А для чего ему эта яма, никто не знает. Народ собрался, смотрит, а он все копает. Вот выкопал яму, лег около нее и руки на груди сложил.
- Что же это такое? - думает народ. Да тут один человек разъяснил:
- Да ведь, говорит, помирать собрался Василий.

      Тут сейчас побежали и сказали царю:
- Василий Блаженный помирает.

      Вот царь поскорее собрался, приходит. Василий и указывает царю на деньги, указывает на карман. Дескать, забери эти деньги. А сам тут умер. Вот царь приказал все эти деньги покласть в мешки, сложить на воза и отвезти во дворец. А Василия на том месте похоронил.

      И после того приказал строить церкву Василия Блаженного на том же самом месте. Ну, и своих денег не жалел.

     А про то, что он велел отрубить мастеру голову или еще как по-особому его казнил - ничего не знаю. Только думаю, что этого не было, потому что же за дурак такой был царь? Человек такую удивительную церковь построил, а он его казнил. Может, тут что иное было?..

      Эти две легенды записаны мною в Москве в марте и июне 1924 г. Первую из них я услышал случайно в трактире за чайным столом от неизвестного мне посетителя. Вторую рассказал сапожник Иван Васильевич Шамкин, которому я предварительно передал содержание первой легенды. Шамкин отнесся к ней отрицательно, как, по его словам, к неправдоподобной. Свою же легенду он считает правильной, "потому что она идет исстари".

Наверх


Марьина Роща

Марьина Роща

     С этим человеком я не был знаком и до сих пор не знаю, кто он такой. Встречал я его два раза в Ячевне "Низок", помещавшейся в подвале дома № 20 на Арбатской площади, и раз в трактире на Смоленском рынке, где купил у него книгу.

     А вот прозвали "Марьина Роща", так и пошло, так и привилось это прозвище. Ну, если пошло, значит, есть причина: без причины ничего не бывает. А причина такая: лакейская любовь. Тут ведь целая история, целый роман -великолепная книга! Это не то, что напишут гнусность и говорят: "роман". А тут все у места, все определено, все разъяснено, указано - как, что и почему. Тут собачьего гавканья нет, а начинается с дела. А дело это взялось с лакея Ильи. У помещика он служил. В крепостное время история происходила...

     И жил этот Илья у одного барина лакеем. Парень молодой, собой красавец. А этот помещик раз в месяц в город ездил по своим делам. И стоял тут на перепутьи постоялый двор. Помещик и останавливался на этом дворе, и пока там лошадей кормят, он чаю напьется или кофию. А у этого хозяина, который двор содержал, была дочь, девка Марья, молодая, красивая... И вот этот Илья-лакей врезался в нее... И она в него таким же порядком. Словом, обоюдно. А как это дело у них сошлось, рассказывать - долгая музыка.

     Ну, как делаются такие дела? Ведь не один раз барин останавливался на этом постоялом дворе. Ну, Илья видел Марью, и она его видела. И тут уж, конечно, то-се... А там дело и пошло на лад. Ну, может, Илья из города подарок какой привезет ей: ленточку тайком сунет, или духов, или помады. А раньше помада была. А духи назывались "амбре".

     Ну, ладно. Вот, значит, у этого Ильи да Марьи любовь закрутилась обоюдная. Только Илья метил так, чтобы жениться на Марье, а не то, чтобы обставить девку и тягу. Этого не держал в мыслях человек.

     А как женишься, когда тут баринова власть? Дозволит - женишься, а не дозволит - хоть в лепешку разбейся, ничего не поделаешь!

      Вот Илья и стал просить барина. А с Марьей и ее родителями у него было сговорено. Оставалось дело за помещиком. А помещик и слышать не хочет.
- Чтобы, говорит, такой глупости я от тебя и не слышал. Так как, говорит, моя власть над тобой, то я, говорит, хочу, чтобы ты до скончания моей жизни при мне лакеем оставался. И никакой, говорит, тебе жены не надо!
А Илья давай его просить, молить. А барин уперся на своем: "Не позволю!"

     Ну, что тут делать? И повесил Илья голову. Ну, и рассказал Марье и ее родителям обо всем. А тем печаль, а пуще всего Марье. А Илья говорит:
- Еще раз попрошу, а там - суди меня Бог.
А что задумал - не сказал.

     Ну, хорошо. Вот пришло время помещику в город отправляться, и едет он с Ильей. Едут на тройке, и все в порядке у них, аккуратно. Вот приезжают на постоялый двор. Кучер сейчас лошадей кормить, а барин за кофий принялся. А Илья тем временем уже пошушукался с Марьей.
- Ты, - говорит, будь начеку: как, говорит, кликну тебя - бегом беги ко мне. - И после этого идет к барину: - Не губите, говорит, ваша милость, ни меня, ни себя, дозвольте, говорит, жениться на Марье, а ежели, говорит, не дозволите, суди меня Бог!

     И как сказал он это, барин весь так и закипел:
- Ах ты, говорит, сукин сын! Ты, говорит, еще угрозу произносишь! Да я, говорит, тебя, паршивца, в ступе истолку!

     Тут Илья выхватил из-за голенища нож и - раз-раз! -барина по горлу. Барин повалился на диван, кровью облился. Вот тебе и "в ступе истолку!" Самого зарезали, как барана.

     Ну, хорошо. Вот, значит, полоснул Илья барина, сейчас нож на старое место, за голенище, сунул и вышел, а дверь хорошо за собою затворил,

     Вот он какой аккуратист был! Иной с перепугу сам не свой бы стал, а у него все прилично вышло- Конечно, заранее он это дельце обдумал, обсудил.

     И как вышел он на двор, кричит кучеру:
- Ступай к барину!

     А тройка уже готова: садись да поезжай. Вот кучер поскорее к барину идет, думает, что тот и взаправду зовет. А Илья тоже скорым шагом к тройке направляется. А тут -Марья. Он и говорит ей:
- Садись скорее!

     Вот Марья живо села, а он на козлы вспрыгнул, вожжи взял.
- Ну-ка, пошевеливай!

      И как тройка выскочила со двора, он и засвистал. Тут лошади взялись и понесли!

     А что произошло - никто не знает. Видят, Илья правит, а вместо барина Марья сидит, а к чему это? Что такое случилось? - Неизвестно. Уже после-то дело разъяснилось, узнали, что Илья барина зарезал.

     Ну, дали знать начальству. И понаехало этого начальства чертова уйма. Пошли тут допросы и принялись тут Марьиных родителей турсучить. А чем люди виноваты? Не они резали, не они учили Илью. Ну, да ведь начальству за кого бы не зацепиться, а только бы зацепиться!

     А барина похоронили, отпели "вечную память!" И после того такое рассуждение было у начальства, как бы Илью поймать. А спросить, ще ловить? И не скажет никто, потому что не знает, куда Илья девался, куда на тройке ускакал.

     А Илья не дремал, в леса забрался и разбоем занялся. Через эти леса дорога большая прошла, вот он тут и пристроился рыбку ловить. Идет ли кто, едет ли кто, он сейчас -"Стой! Подавай все, что имеешь, не то нож в бок!"

     Ну, что тут поделаешь? Разбойник, нешто его упросишь, умолишь? И отдает человек все, да еще в ноги поклонится, ежели живым отпустит. А который заупрямится, душа из того вон: зарежет и обберет донага.

     Ну и Марья тоже заодно с Ильей: обрядилась в мужскую одежду и вроде помощницы у него, кого ножом пырнет, кого кистенем пристукнет. На то уж пошла. Понюхала человеческой крови, и ничего ей не страшно. Конечно, Илья втравил ее в такое дело. Ну, да и человек такой уродился.

     Вот хорошо... Вот они, значит, и орудовали вдвоем, только видят - неспособно им работать, много добра мимо уплывает. И это вот почему так: одиночку-то они легко обработают, а вот как идет большой обоз и людей при немного, так тут не выскочишь и не крикнешь "Стой!" Тут смотри, как бы самого не ухлопали... Ну, вот, по такой причине они только посмотрят на обоз в лесу, да и облизнутся: хороша, мол, Маша, да не наша! '

     Только Илья не такой был парень, чтобы горе горевать, а со смекалкой был - подыскал себе подходящих товарищей, таких же отчаюг, и поначалу к нему присоединилось пятеро, а потом целая шайка набралась - человек двадцать, а он был главарем, атаманом шайки.

     И вот тут-то разошлись, разгулялись разбойнички, показали, какие они удалые молодца! Конечно, это ведь только к слову говорится "молодцы", а на самом деле какие же они молодцы? Сволочь, последние люди. Что волки, то и они,

     И принялись они рвать, терзать, и ни конному, ни пешему не было пути. И с год они так разгуливали, кровь человеческую проливали, а потом пришел им конец: попировали и баста! Послали на них роту солдат, да деревень пять сбили на облаву. Вот их окружили, и некуда им деться. Что остается тут делать? Вот которые были поудалее, пошли напролом: семь смертей не бывать, одной не миновать! Ну, тоже надеялись пробиться. Только и солдаты не зевали - давай их пулями угощать... И легли эти самые "проломщики" - кого сразу уложили, а кого ранили, потом прикладом по башке добили... А другие разбойники сдались в плен. Они думали -их посадят в острог, а потом можно будет убежать... Ну, их вот как посадили в острог: тут же в лесу повесили на деревьях и так оставили висеть на корм воронью. А иначе как же с ихним братом обходиться? Пожалуй, посади их в острог, корми, а они убегут и опять начнут грабить, убивать... Да на кой черт они сдались? Самое лучшее - уничтожить всех без остатку и все тут!

     А все же главный коновод, атаман шайки, Илья да Марья, ушли. Хитрые оба были: почуяли ~~ беда надвигается и заранее дали тягу, обдурили свои к товарищей и поминай их как звали! И взяли они направление на Москву. А как добрались до этого, по-прежнему сказать, белокаменного города, разъяснить не могу, потому что не помню, в каком порядке описан ихний маршрут. Да это и не суть важно: как бы ни добрались, а добрались. Но только не в самой Москве стали они жить, а под боком, в лесу. Это вот где теперешняя Марьина Роща, Там тогда не было ни домов, ни улиц, а стоял лес. Нельзя сказать, чтобы преогромный дремучий лес, а все же порядочного размера был. И в этом самом лесу они и поселились: построили избушку, а вернее, землянку выкопали и стали жить.

      Но только не спроста они облюбовали это местечко в лесу, а тут была ловушка для разного сорта людей: кто на приманку шел, тот и попадал в капкан, А приманка тут была такая: Марья ворожейкой, знахаркой объявилась. А мозговала ли она на самом деле по этой части или только так дым в глаза пускала - неизвестно. Да тут и не то важно, а другое. Пусть и не знала ничего, а тут надо побольше надымить, напылить, чтобы фальши никто не распознал. Тут сумей взять на пушку* и умника, а не только одного дурака, и пройдет о тебе слава хорошая, и не будешь ты голодный сидеть, а будет тебе почет и уважение и зашевелятся денежки в твоем кармане. А Марья, с разбойниками живя, многое от них переняла, многому наловчилась. Вот и пустила она молву о себе, что ворожить может и лечить может. Вот и стал народишко божий похаживать из Москвы к Марье: у одного вещи пропали - надо поворожить, у другого поясница разболелась - поправить требуется, а вот кому и корень приворотный понадобился -это насчет того, чтобы его полюбили. А Марья на все мастерица была, ни в чем людям не отказывала. Ну, а знала ли она действительно или только народ туманила, это ее дело. Да может что и знала...

     Но только поначалу-то все народец хаживал безденежный. Кто крынку молока принесет, кто хлеба, кто еще чего... к после, как дорожку проторили, стали и богатенькие приходить и веет больше купчики... А Илья днем на глаза народу не показывался, поблизости хоронился и надзор за этими прихожанами имел. Когда одна беднота ходила - не трогал ее, а как стали наведываться богатые, вот он воз^мбт того-другого, затащит подальше в лес и обберет, а кого и пришьет.

      И после такого его занятия пошла молва, что в лесу швелись разбойники. И вот пришла из Москвы облава, пришлась шарить по лесу, а Илья взобрался на высокую сосну, на самую верхушку, и просидел там два дня. Ну, облава ни с чем и отъехала, а Марью и не потревожила - думала, что та одна живет,

      И после такой оказии Илья потишел, не стал обижать приходящих, а придумал другое дело: пошел в Москву и там ошелся с жуликами. И тут пошла работа: где кладовую взломают, заберут все, где магазины обчистят, или еще - ночью в глухом месте человека разденут. И так хорошо пошло них это занятие, что лучшего и не надо. Наворуют, награбят, лазай кутить с девками, бабами...

     И такое удовольствие было Илье, что он и Марью забыл: но неделям глаз к ней не казал. Ну, и Марья не глупа была, /разумела, почему он ее в забвении оставляет. Только она не пошла доносить на него, а сошлась с купчиком одним. Он ли к ней сперва пришел, она ли ходила к нему в Москву -рассказать не могу, не помню. Кажется, так дело было: он пришел к ней поворожить насчет своего дела, увидел ее и взыграла в нем кровь. А может, как-нибудь иначе. Ну, как бы там ни случилось, а дело хорошо наладилось. И стал этот купчик похаживать к Марье, стал подарочки понашивать. И чего только не дарил! И шали, и на платье, и серьги... Ну, конечно, водочки, закусочки какой поприятней. И денег немало передавал.

     Ну, хорошо. Вот они и любились этот купчик-голубчик да Марья. А Илье и в голову не приходило, что Марья предмет себе завела. Но только стал он замечать: обновки у Марьи появились.
- Это откуда у тебя? - спрашивает.
- А это, говорит, купчиха одна подарила. Я, говорит, поворожила ей хорошо, она и подарила.

     Ну, он ничего ей на это не сказал, будто поверил, а сам в сомнении находится. И давай следить, подслеживать. Скажет: "я иду в Москву", а сам притаится и надзирает. Вот раз видит: идет этот купчик. И как он его увидел, словно в сердце его кольнуло. "Это любовник ее" - подумал и проследил.

     Вот видит - идет купчик к землянке, а он за ним назирком, а у самого нож в руке. Вот этот купчик подошел к землянке, а тут Марья поджидает. И давай они целоваться, обниматься. Тут Илья как выскочит - раз! купца в бок ножом. Купец и повалился. После давай Илья Марью кромсать. Всю истыкал, испырял, горло перехватил.

     И тут напал на него испуг. Сколько людей раньше убивал, не страшно было, а тут испугался и пустился бежать. И как убежал, нет о нем ни слуху, ни духу.

      А после совесть его замучила, он и в монахи-отшельники подался. Отмаливал свои грехи до конца жизни.

Наверх


Александровский сад

Александровский сад

     Основателем сада в большинстве случаев называли императора Александра Первого, а причину его основания - желание увековечить такое выдающееся событие в исторической памяти народа, каким является война 1812 г; свое же название сад получил по воле самого императора, так как тот считал себя главным виновником изгнания французов из Москвы.

     Что касается вопроса о том, принимал ли Наполеон какое-либо участие хотя бы в частичном украшении садовых ворот, то ответы получались с одной стороны неопределенные, вроде, например, такого: "Кто же его знает? Может, что и было", а с другой - резко отрицательные, как например: "Стал бы Наполеон заниматься такими пустяками! У него дела были поважнее".

     Упомянутая же легенда, хотя и допускает возможность того, что "железки", то есть чугунные украшения на воротах "прибил Наполеон", но говорит об этом тоже неуверенно. О самой легенде могу сказать, что помимо своего бытового интереса она заслуживает внимания еще и в том отношении, что в ней не все вымысел, есть и правда, заключающаяся в описании изгнания "хитрованцев" из сада. По крайней мере, один из московских интеллигентных старожилов, которого я познакомил с легендой, подтверждает это. По его словам в 80-х гг. прошлого столетия "хитроващы" с весны и до осени располагались в Александровском саду, вдоль Кремлевской стены, и в одиночку, и целыми общинами и держали себя вполне независимо.

     С утра и до поздней ночи сад оглашался матерной руганью, пьяным завыванием "роман-сов", а то и похабных песен, которые пелись нарочито громко, "чтобы все их слышали", на площадках шла игра в "орлянку", а на лужайках дулись в карты: "трынку", "фильку", "подкидного" и даже в "банкстон", т.е. бостон. Игры нередко сопровождались драками, переходящими в общее побоище*

     Наконец, полиция обратила внимание на безобразное поведение "дачников" и в течение недели изгоняла их из сада обычными по тому времени полицейскими мерами, т.е. посредством заушения, зуботычины, закатывания "лещей", подзатыльников, таскания за "волосья" и "шивороты".

     Изгнанники облюбовали было другое местечко -тоже у Кремлевской стены, против Исторического музея, но и отсюда были изгнаны в 1886 году тогдашним оберполицеймейстером генералом Юрковским, который не раз посылал на них отряд конной полиции с приказанием бить их нагайками "без всякого милосердия".

     О рассказчике легенды могу сообщить следующее: он седенький и низенький старичок лет семидесяти, ошарпанный, с длинным крючковатым носом, похожий на старого общипанного ястреба, Зовут его только по отчеству - Лукьянычем, так повелось смолоду и осталось на старость. Родом он не то из Костромы, не то из Ярославля, сам себя он называет неодинаково - то костромичом, то ярославцем.

      Про этот сад Александровский никто тебе верно не скажет, кто его развел... Слышал, будто царя Александра это работа, будто, как Наполеон ушел из Москвы, он и приказал, чтобы сад был.
- Пусть, говорит, чтобы память о Наполеоне осталась...
А другие объясняют по-иному:
- Александра, говорят, еще на свете не было, а по саду господа офицеры разгуливали...

     А кто развел - неизвестно. Ну, да развел же кто-нибудь, не сам же вырос! Да ведь у нас как? Положим, сад, дескать, для гуляния, чтобы публика променаж свой делала. Ну, ежели жарко, посиди на скамейке под деревом..., И цветы тут - оно вроде как бы и приятно... Ну, только не для того этот сад, чтобы ходить гадить в нем... А все эта босотня, хива да хитрованцы... Как наступит весна, они и пошли перекликаться:
- Федька-а! - орет один. - Ты где нынче дачу снял?
- Да я, говорит, в Сокольниках, у господина Бурьянова десять комнат заарендовал...
Значит, в бурьяне. Смеется, конечно.
- А ты, говорит, где?
- А я, говорит, фригилек в Александровском снял для себя, для супруги и для лакеев...
Понятно, дурака валяют...

     День по кабакам шатаются, а спать в Александровский сад идут. Ну, иди к стене Кремлевской, спи благородно на травке... Только нетто у нас полагается по-хорошому? Это, дескать, не по-настоящему, а надо заорать во все горло, человека облаять и плюхнуться поперек дороги, чтобы проходу не было людям. Он лежит, храпит, а у самого портки худые... Ну, какая тут приятность? А скажи - камнем голову проломит...

     А тогда был князь Долгоруков генерал-губернатором. Вот раз говорит жене:
- Пойдем в Александровский сад прогуляться.
Она говорит:
- Ну что ж, пойдем.

      И пошли...
- Смотри, говорит, моя душенька... - Ну, может, еще как-нибудь иначе назвал, словом, вежливо. - Вот, говорит, цветочки, такой аромат...
А только жена сморщила нос.
- Да тут, говорит, такая вонища, что и не продохнешь... Тут, говорит, хоть топор вешай... Ты, говорит, цыгару куришь, вот дым и отшивает вонь, а ты брось цыгару.
Вот князь бросил цыгару, понюхал...
- Действительно, говорит, тут одна скверность. И пошли они к выходу.

     А босотня расположилась на скамейках, водку жрет и материт. Ну что ей князь? Пусть хоть сам Михаил-архангел с неба слетит - ей все нипочем...

     Ну, князь поскорее уехал с женой домой. После-то, может, сколько пузырьков этого одеколону истратили, чтобы дурной дух отшибить...

     И после того князь закричал:
- Позвать сюда полицеймейстера Огарева!

Ну, приехал он к князю. Как напустится на него князь, давай ругать:
- Ты, говорит, только взятки умеешь брать, а за порядком не смотришь. Ты, говорит, погляди, что делается в Александровском саду. Это, говорит, не Александровский сад, а Хитровка.

      Вот Огарев и помчался в сад. А хива распивает. Развернулся... ка-ак резанет!
- Вон, так-растак! Чтобы духу вашего тут не пахло! - и пошел щелкать, кого по шее, кого палкой вдоль спины.
- Для вас, говорит, еще люминацию надо делать... - Ну, это он насчет фонарей, дескать, освещение. - Так у меня, говорит, для вашего брата огаревская люминация. - И наставил им фонари под глазами. Как звезданет - фонарь и загорится... Как двинут эти хивинцы из сада, аж пятки засверкали.
- Бежим, говорят, ребята! Осман-паша пришел!.. Всех разогнал Огарев и приказал вычистить сад. Одного этого навозу вывезли сто возов. И сторожей с метлами приставили: как идет какой квартирант, так его тычком в морду метлой, а то и по башке. ,

     А на воротах дощечки такие были вывешены - ну, вроде, как бы таблички, объявление такое: дескать, в саду сквернословить не дозволяется.

     Только ведь эти таблички для тех, кто совесть не потерял, а хитрованцу какая табличка требуется? Ахнул его в ухо - вот и будет табличка! А добрые слова ему ни к чему.

     Ну, как ни трудно было, а все же выжили из сада этих квартирантов. Стали его охорашивать... Цветочки насадили, дорожки провели, решетку поставили. Она и раньше была, только абы какая. Железная-то, железная, да фасону не доставало... Вот и навели красоту...

     Да цветы теперь не сорвешь, а сорвешь - рупь штрафу плати, насорил семечками - тоже рупь отдай... прежняя-то дуринка отошла...

Наверх


Булгаковская мистика. Дом Грибоедова.

Булгаковская мистика

Дом Грибоедова

     В романе "Мастер и Маргарита'" - здание, где помещается возглавляемый Михаилом Александровичем Берлиозом МАССОЛИТ - крупнейшая литературная организация. В Д. Г. Булгаков запечатлел так называемый Дом Герцена (Тверской бульвар, 25), где в 20-е годы размещался ряд литературных организаций, в частности, РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей), по образцу которых и создан вымышленный МАССОЛИТ. Расшифровки этого сокращения в тексте "Мастера и Маргариты" нет, однако наиболее вероятным представляется Мастера (или Мастерская) социалистической литературы, по аналогии с существовавшим в 20-е годы объединением драматургов МАСТКОМДРАМ (Мастерская коммунистической драмы).

      В ресторане Д. Г. отразились черты не только ресторана Дома Герцена, но и ресторана Клуба театральных работников, директором которых в разное время был Я. Д. Розенталь (1893-1966), послуживший прототипом директора ресторана Д. Г. Арчибальда Арчибалъдовича. Ресторан Клуба театральных работников, располагавшийся в Старопименовском переулке, на весну и лето переезжал в филиал, которым служил садик у старинного особнячка (дом№11) на Страстном бульваре, где размещалось журнально-газетное объединение ("Жургаз"). В этом объединении Булгаков предполагал издавать своего "Мольера*'. В саду "Жургаза", куда проникнуть можно было только по специальным пропускам, играл знаменитый джаз-оркестр Александра Цфасмана, часто исполнявший популярный в 20-е и 30-е годы фокстрот "Аллилуйя" американского композитора Винцента Юманса (в булгаковском архиве сохранились ноты этого фокстрота). "Аллилуйя" играет оркестр ресторана Д. Г. перед тем, как туда приходит известие о гибели Берлиоза, а также джаз-оркестр на Великом балу у сатаны. Этот фокстрот символизирует пародию на христианское богослужение в уподобленном аду ресторане Д.Г. Интересно, что .великий бал у сатаны вобрал в себя многие черты приема в американском посольстве в Москве 22 апреля 1935 г., на котором присутствовал Булгаков и где "Аллилуйя" тоже наверняка исполняли.

     Дом Герцена пародийно уподоблен Дому Грибоедова, поскольку фамилия известного драматурга Александра Сергеевича Грибоедова (1795-1829) "гастрономическая" и указывает на главную страсть членов МАССОЛИТа - стремление хорошо поесть. Однако у реального Дома Герцена с именем Грибоедова есть и некоторая опосредованная связь, возможно, подтолкнувшая Булгакова дать своему Д. Г. имя автора "Горя от ума" (1820- 1824). В этом доме в 1812 году родился писатель и публицист Александр Иванович Герцен (1812-1870), внебрачный сын крупного помещика И. А. Яковлева, брата владельца дома сенатора А. А. Яковлева. Сын сенатора Алексей, двоюродный брат А. И. Герцена, упоминается в грибоедовском "Горе от ума" княгиней Тугоуховской как чудак, который "чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник, князь Федор мой племянник!". В "Мастере и Маргарите" приведена история Д. Г.: "Дом назывался "Домом Грибоедова" на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя - Александра Сергеевича Грибоедова (Домом Герцена владел дядя автора "Былого и дум" (1852-11868), где его двоюродный брат Алексей выведен как Химик. - Б. С). Ну владела или не владела - мы точно не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки домовладелицы у Грибоедова не было... Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из "Горя от ума" этой самой тетке, раскинувшейся на софе (намек на двоюродного брата Герцена в "Горе от ума", где восходящий к нему персонаж - племянник Тугоуховской. - Б. С). А Впрочем, черт его знает, может быть и читал, не важно это!"

Наверх


Нехорошая квартира

Булгаковская мистика

Нехорошая квартира

     Квартира №50 в доме 302-бис по Садовой улице в романе "Мастер и Маргарита". В Н. К. поселяется Воланд и его свита. Здесь происходит контакт потусторонних сил с современным московским миром. Прообразом Н. к. послужила квартира №50 в доме №10 по Б. Садовой улице в г. Москве, где Булгаков жил в 1921-1924 гг. Кроме того, некоторыми чертами планировки Н. к. соответствует более просторной квартире №34 в том же доме, где писатель поселился в период с августа по ноябрь 1924 г. Вымышленный номер 302-бис - это зашифрованный номер 10 здания-прототипа по формуле 10=(3+2)х2. Кроме того, фантастически большой номер (ни на одной из Садовых улиц в Москве не было и нет дома с таким большим номером) должен подчеркнуть нереальность происходящего, так же как и невероятно большой номер отделения милиции, выдавшего паспорт дяде Берлиоза Максимилиану Андреевичу Поплавскому - 412-й. Квартира №50 запечатлена также в ряде рассказов и фельетонов: " №13. - Дом Элъпит-Рабкоммуна", "Псалом", "Самогонное озеро", "Воспоминание..." и др. Первая жена Булгакова Т. Н. Лаппа вспоминала квартиру №50 и прототипа погубившей Берлиоза Аннушки Чумы: "Эта квартира не такая, как остальные, была. Это бывшее общежитие, и была коридорная система: комнаты направо и налево. По-моему, комнат семь было и кухня. Ванной, конечно, никакой не было, и черного хода тоже. Хорошая у нас комната была, светлая, два окна. От входа четвертая, предпоследняя, потому что в первой коммунист один жил, потом милиционер с женой, потом Дуся рядом с нами, у нее одно окно было, а потом уже мы, и после нас еще одна комната была. В основном, в квартире рабочие жили. А на той стороне коридора, напротив, жила такая Горячева Аннушка. У нее был сын, и она все время его била, а он орал. И вообще, там невообразимо что творилось. Купят самогону, напьются, обязательно начинают драться, женщины орут: "Спасите! Помогите!" Булгаков, конечно, выскакивает, бежит вызывать милицию. А милиция приходит - они закрываются на ключ и сидят тихо. Его даже оштрафовать хотели". В отличие от коридорной системы №50, в квартире №34 было пять комнат, в двух из которых жил богатый финансист Артур Борисович Манасевич с женой, еще в одной - их прислуга, в четвертой - Александра Николаевна Кибель с сыном Вовкой, послужившие прототипами героев рассказа "Псалом", а в пятой вместо выехавшего сына А. Б. Манасевича будущего писателя Владимира Артуровича Лёвшина (Манасевича) (1904-1984) поселились Булгаков с Т. Н. Лаппа. В Н. к., в отличие от квартиры №50, живут относительно интеллигентные жильцы (оба - партийцы), скорее напоминающие обитателей квартиры №34 - директор Театра Варьете Степан Богданович Лиходеев, держащий прислугу Груню, и председатель МАССОЛИТа Михаил Александрович Берлиоз, имеющий общие с Булгаковым инициалы и писательскую профессию.

Наверх


№13. - Дом Эльпит Рабкоммуна

Булгаковская мистика

№13. - Дом Эльпит Рабкоммуна

     В №13 Д. Э.-Р. изображен дом №10 по Б. Садовой, в романе "Мастер и Маргарита превратившийся в дом 302-бис по Садовой, где помещается Нехорошая квартира. До революции этот дом принадлежал "табачному королю" миллионеру И. Пигиту. В 1921-1924 гг. Булгаков проживал здесь в комнате, сначала в квартире №50 (история вселения в эту квартиру запечатлена в рассказе "Воспоминание…"), а затем в квартире №34. После революции вместо "классово чуждых элементов" в "дом Пигита" были заселены рабочие соседней типографии, как вспоминал Владимир Артурович Лёвшин(1904-1984), сосед Булгакова и сын поселившегося после революции в том же доме крупного финансиста Артура Борисовича Манасевича. Бывший "Дом Пигита" преобразовали в одну из первых в Москве рабочих коммун, вследствие чего управление, а частично и обслуживание дома перешло в руки жильцов, теперь уже преимущественно пролетарского происхождения. Прототипом управляющего домом Христи послужил управляющий дома №50 К. Сакизчи. О нем и о других прототипах героев №13 - Д. Э.-Р. рассказал в своих мемуарах В. А. Лёвшин: "..."Гениальнейший из всех московских управляющих Борис Самойлович Христи", за которым стоит колоритная фигура "матово-черного дельца в фуражке с лакированным козырьком" - караим Сакизчи, управляющий домом при Пигите и оставленный в той же должности после революции по причине своей полной незаменимости.

Наверх


Театр Варьете

Булгаковская мистика

Театр Варьете

      Вымышленный театр в романе "Мастер и Маргарита", с которым в архитектонике произведения связано мнимое пространство. В ранних редакциях Т. В. назывался "театр Кабаре". Здесь происходит сеанс черной магии Воланда с последующим разоблачением. Разоблачение в данном случае происходит буквально: обладатели полученных от дьявола взамен на их скромные московские платья новейших парижских туалетов после сеанса в одно мгновение помимо своей воли разоблачаются, так как модные парижские тряпки исчезают неведомо куда. Прототипом Т. В. послужил Московский мюзик-холл, существовавший в 1926-1936 гг. и располагавшийся неподалеку от Нехорошей квартиры по адресу: Б. Садовая, 18. Ныне здесь находится Московский Театр Сатиры. А до 1926 г. тут размещался цирк братьев Никитиных, причем здание специально было построено для этого цирка в 1911 г. по проекту архитектора Нилуса. Цирк Никитиных упоминается в "Собачьем сердце". Отметим в этой связи, что программа Т. В. содержит ряд чисто цирковых номеров, вроде "чудес велосипедной техники семьи Джули", прототипом которой послужили знаменитые циркачи-велофигуристы семьи Польди (Подрезовых), с успехом выступавшие на сцене Московского мюзик-холла.

     Т. В. в "Мастере и Маргарите" имеет довольно глубокие эстетические корни. В 1914 г. манифест одного из основателей футуризма итальянского писателя Филиппо Томмазо Маринетти (1876-1944) "Мюзик-холл" (1913) был опубликован в русском переводе в №5 журнала "Театр и искусство" под названием "Похвала театру Варьете" (вероятно, подобная трансформация названия подсказала Булгакову заменить реальный Московский мюзик-холл на вымышленный Т. В.). Маринетти, в частности, утверждал: "Театр Варьете разрушает все торжественное, святое, серьезное в искусстве. Он способствует предстоящему уничтожению бессмертных произведений, изменяя и пародируя их, представляя их кое-как, без всякой обстановки, не смущаясь, как самую обыденную вещь... Необходимо абсолютно уничтожить всякую логичность в спектаклях варьете, заметно преувеличить их экстравагантность, усилить контрасты и предоставить царствовать на сцене всему экстравагантному... Прерывайте певицу. Сопровождайте пение романса ругательными и оскорбительными словами... Заставить зрителей партера, лож и галереи принимать участие в действии... Систематически профанируйте классическое искусство на сцене, изображая, например, все греческие, французские и итальянские трагедии одновременно в один вечер, сокращенными и комически перепутанными вместе... Поощряйте всячески жанр американских эксцентриков, их гротескные эффекты, поражающие движения, их неуклюжие выходки, их безмерные грубости, их жилетки, наполненные всяческими сюрпризами и штанами, глубокими, как корабельные трюмы, из которых вместе с тысячью предметов исходит великий футуристический смех, долженствующий обновить физиогномию мира".

     Булгаков не жаловал футуризм и другие теории "левого искусства", отрицательно относился к постановкам В. Э. Мейерхольда (1874-1940) и проекту памятника Третьему Интернационалу В. Е. Татлина (1885-1953) (см.: "Столица в блокноте"). В повести "Роковые яйца" иронически упоминается "Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего как известно, в 1927 году при постановке пушкинского "Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с голыми боярами". Автор "Мастера и Маргариты" точно следует всем рекомендациям знаменитого итальянца. Т. В. действительно разрушает все святое и серьезное в искусстве. Программы здесь лишены какой-либо логики, что олицетворяет, в частности, конферансье Жорж Бенгальский, который несет чушь и отличается, подобно американским эксцентрикам, неуклюжестью и грубостью. Воланд и его подручные действительно заставляют участвовать в представлении и партер, и ложи, и галерку, побуждая публику определить судьбу незадачливого Бенгальского, а затем ловить падающие бумажным дождем червонцы. Коровьев-Фагот делает так, что марш сопровождается экстравагантными разудалыми куплетами и достает из своих карманов множество предметов, порождающих у публики "великий футуристический смех": от часов финдиректора Варьете Римского и волшебной колоды карт до дьявольских червонцев и магазина парижского модного платья. А чего стоит кот Бегемот, легко пьющий воду из стакана или отрывающий голову надоевшему конферансье. Воланд, устраивая опыт с деньгами и незадачливым Жоржем Бенгальским, испытывает москвичей, выясняет, насколько изменились они внутренне, по-своему стремится "обновить физиогномию мира". И Булгаков руками нечистой силы наказывает всех причастных к Т. В. за опошление высокого искусства в духе призывов Маринетти, манифест которого оборачивается сеансом черной магии. Директор Т. В. Степан Богданович Лиходеев из своей квартиры выброшен Воландом в Ялту, администратор Т. В. Варенуха становится жертвой вампира Геллы и сам превращается в вампира, с трудом избавляясь в финале от этой неприятной должности. Тот же Варенуха с Геллой едва не погубили финдиректора Т. В. Римского, который лишь чудом избежал участи, постигшей администратора. Наказана и публика Т. В., потерявшая и призрачные парижские наряды, и свои настоящие московские. Парадокс, однако, заключается в том, что Булгаков, не сочувствуя футуризму и другим течениям "левого" искусства, в "Мастере и Маргарите", как и в других своих произведениях, широко использовал гротеск, бесстрашно путал жанры и традиции разных литературных направлений и стилей, вольно или невольно следуя тут теории Маринетти. Да и клоунов-эксцентриков автор романа любил. В "Столице в блокноте" с восхищением упоминается клоун Лазаренко, который в цирке Никитиных, в двух шагах от театра ГИТИСа, где Мейерхольд ставит свой спектакль, ошеломляет публику "чудовищными salto". Булгаков был только против того, чтобы эксцентрика подменяла собой высокое театральное искусство, но не возражал, если то и другое органически соединялись. В "Мастере и Маргарите" высокое философское содержание вполне уместно соседствует с буффонадой, в том числе и в Т. В.

Наверх


Проклятый дом

Проклятый дом

      Дом этот - проклятый, нечистое место. В нем черти водятся... Ну, как водятся? Не распложаются же, как цыплята из-под курицы, а беснуются. Соберутся, один на гармонике жарит, другой - в тулумбас... бум... бум... Прочие-то хвосты задерут и пошли отхватывать... Народ так сказывает, а верно ли - не знаю. Будто с двенадцати часов ночи начинается. И такого трепака разделывают! Уж они на это мастера... На хорошее-то их не толкнешь, а вот плясать да матерно ругаться - это самое разлюбезное ихнее дело. Очень на то горазды...

     И будто в этом доме мать с сыном в блуде жила. Сын взял да и зарезал мать, а после того сам удавился. И вот с этого времени черти и облюбовали этот дом. Пошло по ночам беспокойство. Люди и не хотят в нем жить. Толкуют вот так в народе. А может, это и не так. Какой наш народ? Как примется плести... Особенно бабы, сороки эти. Они тебе настрекочут, только слушай. И откуда что берется! Сорочья порода. Только бы языки чесать..

     Ну и не живет никто в этом дому. Да и какая неволя? Деньги заплати, да и не спи по ночам, чертовскую музыку слушай. Да сгори он! Черти балы устраивают, а я деньги плати? Дураков нет, это оставьте. Ну, да ведь и то сказать: только разговор такой идет, а правда ли, нет ли - кто знает?!

      Записано мною в Москве от ломового извозчика, старика Кадушкина. Настоящая фамилия его - Ларин, а прозвище Кадушкин он получил за то, что в конце восьмидесятых годов занимался доставкой воды в Дорогомилове, где в то время водопровода не было, причем воду он возил не в бочке, а в огромной кадке, укрепленной на дрогах. Человек он был (умер в 1924 г., 79 лет) во многом оригинальный и интересный рассказчик. За чаем в харчевне он просиживал, когда не было работы, часа три и, угрюмо насупив густые брови, выдувал пять-шесть чайников чаю, т.е. 30 - 55 стаканов, и уже после такой порции принимался за щи. После щей, выпив объемистую кружку холодной воды, отправлялся на биржу. Он много нюхал табаку, в который подмешивал для крепости золу. Нос у него был короткий, но очень толстый, и он, собираясь нюхать, стучал по нему двумя пальцами, приговаривал:
- Ну-ка, Господи благослови... понюхать табачку на доброе здоровьеце!
Набив табачком обе ноздри, он принимался громко кряхтеть, а потом чихать. Чихал он оглушительно и долго, задрав голову кверху и держа в руке красный грязный платок. Это и кряхтенье, и чиханье выводило из себя жену харчевника, женщину очень нервную и раздражительную. Она принималась выталкивать Кадушкина из харчевни, а тот, упираясь, продолжал чихать по-прежнему. И не раз он доводил ее до слез, до истерики. Она ненавидела его всей душой, один вид его приводил ее в содрогание. Получив известие о его смерти, она вздохнула с облегчением и, перекрестясь, произнесла с чувством глубокой благодарности:
- Слава тебе, Господи, слава тебе! - и потом говорила каждому из постоянных посетителей харчевни: - Слыхали хорошую новость? Кадушкин подох! Убрался-таки наконец. Да уж и пора: черти давно в аду с фонарями искали его. Окочурился, старый мерин.
Рассказывали, что за несколько дней до смерти Кадушкин пожелал исповедаться и во время исповеди сделал выговор священнику за то, что тот исповедовал его "не по правилам".
- Нешто это исповедь? - говорил он с пренебрежением. - Ты должен сперва изругать меня самыми подлыми, самыми паскудными словами, а потом уже спрашивать о грехах. Тебе деньги платят, а не щепки.
Нюхать табак он перестал только за три часа до смерти.
- Не могу, - проговорил он, выпуская из коснеющей руки тавлинку. - Видно, Кадушкину каюк... нанюхался...

      Ты об этом доме меня спроси, я тебе все расскажу и разъясню, как и с чего это дело началось и чем кончилось.

     А это, будто в нем черти пляшут, балы устраивают - ты этому не верь, это только белой кобылы сон и больше ничего. Все это пустое. А что действительно в доме ночью и стуковень, и громовень идет - так это верно.

     Ты вот слушай, я тебе всю историю расскажу, кто этот дом построил, кто жил в нем и как на него нашло проклятье. Все это не зря, а дело серьезное.

     Построен он давно, сто лет с лишком будет. Это сейчас же после того, как Наполеон из Москвы ушел. А строил князь Оболенский. Тогда вся Москва обгорелая была. Нарошно поджигали, чтобы французов выкурить. Всю Москву огню предали. Ну, и допекли Наполеона, он и убежал.

     Так вот князь Оболенский и построил на Арбате дом. И раньше его же дом был на этом месте, да он сжег его. Ну, а жил он в новом доме или не жил - не знаю. Одно знаю, что князь Хилков снимал в аренду этот дом, квартировал в нем, и в нем же свою кончину нашел. А князь этот был не простой, ученый человек. Раньше он за границей жил и учился. Все экзамены хорошо сдал, да мало ему этого было. У него, видишь ли, такая зацепка была в голове: хотел вторым Брюсом сделаться. Вот, видишь, какой он рейс взял. Вот какой полет захотел сделать человек!

     И была у него старинная книга - Брюсово сочинение. Большие деньги он отдал за него, тысячу или полторы. Ну, понятно, человек хотел наукой навеки прославиться, вот и не пожалел на книги деньги. А все же напрасно он так возмечтал - не сделался бы вторым Брюсом. Может, чем другим и прославился бы, только до Брюса не дошел бы. Это оставьте ваше попечение. И раньше многие добивались попасть в Брюсы, и теперь сколько профессоров и докторов добиваются, да не выходит ихняя затея. Вот и Хилков тоже возмечтал и принялся по Брюсовой книге учиться.

     А жил скромно: пиров, балов не задавал и в карты не играл, не позволял себе этой мошеннической операции, ведь тут только шулерам да жуликам везет, а честный человек всегда в проигрыше. Самое мошенническое занятие, и тот, кто его выдумал, обязательно был аферист на все руки, жулябия первого сорта.

     Ну, а Хилков держал себя в стороне от этих картежников, да и голова у него была не тем забита. Жил потихонечку и прислуги немного держал: лакея да повара. А вот эта прислуга и погубила его. Повар-то, правда, не при чем - лакей постарался, он отправил князя на тот свет горшки обжигать.

     И подлая же тварь был этот лакей! Забрал он в свою дурацкую башку такую вещь: волшебником захотел сделаться. Ну скажи, пожалуйста, ему ли об этом помышлять? Лакейское ли дело заниматься волшебством? Ведь при месте был человек, и жрал вволю, и жалование хорошее шло, и всегда одет чисто, обут, и работа легкая. Какого еще черта не хватало?!

     Так мало этого - захотел еще в волшебники попасть! Разумеется от сытого житья: закопался у подлеца жир. Понятно, от барина перешло к нему это. Может, барин когда и показывал ему эту книгу Брюсову, может, хвастал, что вот, мол, через эту книгу того-то и того-то можно добиться.

     Вот лакей и замыслил украсть у князя книгу. Думал -раскроет ее и сразу волшебством просветится. Хорошо заприметил, какая из себя есть эта книга, и как раз князь пошел на прогулку, он ее и попер. Ну, царапнул он ее великолепно, а не знает, что с ней делать. Раскрыл - и глаза вылупил, ничего не понимает, ни одного слова. Видит - не про него писана эта грамота. Бился-бился, ничего не выходит.

     А тут, как на грех, барин скоро с прогулки вернулся. Что тут делать? Испугался, закрутился, заметался, как бес от ладана, и не знает, как с книгой быть. Метался-метался, помчался на кухню да и сунул книгу под плиту. А повар свое дело делает, ему невдомек.

     И вот слышит лакей - подает барин звонки, зовет его. Ну, летит. А князь сам не свой: хватился книги, а книги нету.
- Где, спрашивает, книга?
Ну, что сказать на это лакею?
- Не могу, говорит, знать, ваше сиятельство. Может, куда завалилась?
- Поищи, - говорит князь.

     Вот лакей и принялся искать. Сюда заглянул, туда заглянул - нет нигде. Дурака такого валяет, морочит князя. Тут и князь стал помогать ему. Вдвоем принялись они передвигать столы, диваны, шкафы - на весь дом возню подняли. Ну, понятно, не нашли книги, давно уже истлела, дымом пошла.

      А князь весь потемнел. Стоял, думал, думал... Выгнал лакея. Вышел лакей, стоит под дверью, думает, вот-вот барин позовет. Только не зовет его барин. Вот он набрался храбрости, заглянул в кабинет, смотрит - висит в петле: гвоздь в стену вколотил и на шнурке повесился...

     Тут лакей и заорал, гвалту наделал на целый дом. Сбежался народ, пришла полиция... Принялся пристав за лакея, за повара. А лакей говорит:
- Ничего не могу знать, ваше благородие. Все книги читал, а какая причина - не знаю.

     Ну, понятно, погубил, чертова сволочь, человека, да и "не знаю". А повар и на самом деле ничего не знает. Он на отлете, его дело - кухня.

     А как тут правды добьешься, да и кому надо? Повесился и повесился. Значит, смерть такая пришла.

     Ну, похоронили князя. После сродственники приехали, забрали имущество, освободили дом. Только недолго стоял этот дом порожняком: снял его один господин семейный. Снял и переехал. Вот живет сутки, живет другие, а на третьи - бежать.
- Пускай, говорит, черт в этом дому живет, а не я, православный христианин.
- Что такое? - спрашивают.
- Да в нем, говорит, жить нет никакой моготы. Как полночь, так тут и пошла по всему дому возня: и столы, и шкафы, и диваны передвигают, и кровати, и кушетки, и стульями гремят. Такой стуковень поднимут - волосы дыбом становятся. А засветишь огонь - нет никого и все в порядке, все на своем месте. Потушишь огонь - опять пошла возня.

     Не поверили ему, думали - колокола льет. Нет, однако, и другие квартиранты больше трех суток не выживали, такое беспокойство. Вот и не стал никто в нем жить. Да будь он проклят, чтобы за свои деньги житья не иметь! А от какой причины эта возня - никто объяснить не мог. Потом-то уж лакеишка этот разъяснил.

     А ему плохо пришлось, так плохо, что хуже и некуда: совсем спился, не за грош пропал. Не прошло ему злодейство его. Затосковал, стал пить. И на местах служил, не без дела был, а вот замучила тоска, он и принялся пить. Ну, как запил, его в шею: кому нужен пьяный лакей? А тут он давай пить и пить. Пропился догола. Оборвался, обтрепался, в опорках - хитрованец настоящий. Все шлялся по кабакам, стрелял. Вот тут он и делал разъяснение насчет этого шума, возни этой.
- Это, говорит, покойный барин, князь Хилков, Брюсову книгу ищет. Это он возню поднимает. - А сам плачет. - Я, говорит, всему причина, я погубил барина через свою собственную дурость.

     И рассказал, как он жил у князя Хилкова, как задумал сделаться волшебником, как книгу Брюсову украл и сжег и как через это князь повесился.
- Тут, говорит, во всем виновата моя глупость, несоображение. Князь хотел на Брюса экзамен сдать, так он ведь для этого учился, науку проходил. А я, говорит, без всякого учения хотел постичь волшебство. Вот, говорит, в чем моя ошибка была! - И все плачет...

     Ну, подносили, кто рюмку, кто шкалик... Тоже ведь жаль человека, да уж и стар был, седой весь... Так он и околачивался по кабакам. Что это за житье? Хуже собачьего! И подумаешь, ему ли не житье было? Все готовое, жалованье хорошее... Живи себе, не тужи. А вот по глупости сунулся не в свое дело и человека погубил, и сам на мучение пошел... дошатался, на улице и помер. Кто же виноват, как не сам?

      Записано от картузника Семена Кондаршева, лет пятидесяти.

     Говорят, будто целая семья, семь душ, повесилась в этом доме. Будто жил один человек с женой и пятеро детей было. И вот этот человек фальшивые деньги делал, а дети и проболтались - все малютки были. Полиция и дозналась. Пришла арестовывать. Двери заперты извнутри. Сколько ни стучались - не отворяют. Взломали дверь Смотрят - висят муж, жена и пятеро детей. Будто в газетах писали об этом.

      Рассказывал в харчевне неизвестный мне рабочий.

     'Про этот дом рассказывают на разные лады, вот будто по ночам кто-то ходит по комнатам, стонет. Говорят, муж жену зарезал, а сам застрелился. А за что - не знаю. И вот после этого никто не хочет жить в этом доме.

      Рассказывал укладчик дров на дровяном складе, Андрей Яковлев.

     Слышал еще до войны, будто привидение по ночам / ходило в дому. Все в белом, а мужчина или женщина -разобрать нельзя. И был приказ, чтобы полиция подкараулила. Вот стали караулить. Смотрят - идет. Тут давай палить в него из револьверов. Зажгли огонь. Никого нет, а пули на полу лежат. Ну, может, было что другое, а на привидение повернули. Да мне это ни к чему. Люди говорят - слушаешь, не заткнешь уши.

      Рассказывал водпроводчик С. Менков.

     Давно знаю эта домина, лет тридцать всё пустует, всё порожняком стоит. Никто жить в нем не хочет от беспокойства... Покою нет.

     Слышал - такое тут дело: будто, как полночь - музыка и заиграет похоронный марш... настоящая взаправдашняя музыка. Ну, играет вовсю... А как дадут свет - нет никого, ни единой души... Погас свет - опять началась музыка... Ну вот, это беспокойство и есть, а прочее все спокойно, никакого скандалу нету. Конечно, какой сон при музыка? Ну вот, по такой оказии и нет квартирантов. Да и кто пойдет в квартиру такую с музыкой? На беса она сдалась?

     А музыка эта вот откуда - тут происшествие. Кровь человеческая тут пролилась. Один граф ли, князь ли смерти себя предал. Из полковников был, и жил в этом доме. А жена у него -красавица на всю Москву. Вот через нее и пошло: с офицером драгунским сбежала. А полковнику от этого срамота. День, другой сумрачный ходит, все молчит... После того созвал офицеров, пир устроил. Вот и сидят эти господа, пьют, едят, и музыка тут играет... Ну, одним словом, бал. А на дворе ночь. Вот полковник говорит:
- Вы на часы смотрите. Как будет двенадцать часов, скажете мне.

     Ну, они не знают, к чему это, а все же давай смотреть на часы. Ну, хорошо... Вот смотрят на стрелку. И вот стрелка как раз на двенадцати остановилась... Они и говорят:
- Ровно двенадцать, минута в минуту.
Тут он шинпанского стакан выпил.
- Я, говорит, через срамоту пропадаю, жена осрамила меня кругом. Я через эту срамоту и глаза никуда показать не могу. - И после этого приказывает солдатам-музыкантам: - Музыка, играй похоронный марш!

      И как музыка заиграла, он и бабахнул себе в висок. И тут ему конец. Ну, сам себя убил - его дело. Чего уж тут? Конечно, нехорошо, грешно...

     Он вот виноватит жену: срамоту напустила на него. Да ведь как тут по совести рассудить? Ну, убежала, не она первая, не она последняя. Мало ли таких канареек? - сколько угодно. И что же - все в висок себе стрелять за такую пустяковину? Конечно, ему срамота: полковник, а жена беглянка. Ну, не стерпел и сгинул человек через эту канарейку самую. Только нехорошо и грех большой...

     Ну так вот, с той поры в этом дому музыка играет. Ну, какой квартирант станет жить? Жуть возьмет такая и скажешь: "И даром не надо мне этого дома".

     И давно толкуют про это самое. Ну, которые и говорят - "неправда". Ну, ежели неправда, с чего же никто не нанимает его? Квартиранта и арканом в него не затянешь. Стало быть, правды-то есть сколько-нибудь. Вот и хозяин, сказывают, давно откачнулся от него. Продавал все... Расхваливал - хороший домик. Только, видно, дураков еще не нашлось, чтобы этакие дома покупать. Вот он и стоит без квартирантов, с одной этой музыкой?

      Записано от старика нищего, Алексея Голубева, крестьянина Тверской губернии* В Москве он живет, по его словам, лет сорок. В молодости работал на земляных работах, был копачом, был носильщиком, носил кирпичи на постройку. Живал в дворниках, но ужиться не мог из-за пьянства. Пить начал смолоду, не переставал и в старости. Пьянство и довело его до нищеты. Познакомился с ним в 1921 г., в харчевне, встречался с ним несколько раз, потом потерял из вида.

     Этот дом, бывший особняк, стоит на Арбате под номером 14 и представляет собой большое старинное одноэтажное каменное здание с подвальным помещением и довольно обширным двором, в глубине которого видно одноэтажное строение, вероятно, когда-то служившее кухней и людской. Обращает на себя внимание фасад главного дома с огромным шестиколонным балконом и десятью высокими окнами. Парадный подъезд очень незатейлив: это обыкновенное крыльцо из тесаного камня со ступеньками с трех сторон. Над ним покоится на двух железных столбиках тоже незатейливый зонтик. Ворота железные и, кажется, не очень давнего происхождения. Со двора, недалеко от ворот, имеется другой подъезд -~ высокое открытое каменное крылечко, украшенное одним стоящим бронзовым львом. Говорят, был и другой, но он куда-то исчез.

     Произвести более или менее детальный осмотр дома со двора и познакомиться с расположением его комнат мне не представилось возможности. Точно так же не удалось установить, кем и когда он был построен. Среди старожилов Арбата он известен, помимо названия "проклятого", еще как дом князя Оболенского. Одна из записанных мною легенд строителем его называет также князя Оболенского, а время постройки относит приблизительно к 1813 г. - сейчас же после того, как Наполеон из Москвы ушел. Одна из моих знакомых, живущая более двадцати лет на Арбате, говорит, что владельцем дома называли князя Хилкова ...

     Мое знакомство с домом началось с июня 1919 г., когда я по май 1921 г. торговал книгами на его подъезде. В 1919 г. он был необитаем, затем в нем поместилась Государственная закройная мастерская, на которую однажды летом бандиты сделали налет: связали сторожа, забрали несколько сот катушек швейных ниток и благополучно скрылись. Вскоре мастерская была переведена в другое место. Около этого времени во дворе вспыхнул пожар; загорелся небольшой сарай, который быстро и сгорел до тла.

     Затем в доме находился главный склад спичек - "Главспичка", после него - какая-то канцелярия, потом - контора винной торговли "Винторг", которая находится в нем сейчас.

     О том, что дом носит название "проклятого", я узнал от некоторых из моих покупателей. Мои расспросы относительно происхождения этого названия дали такие результаты: о том, что он пользуется худой славой, известно многим, но очень немногие из них знакомы с обстоятельствами, при наличности которых создалась такая печальная известность. Те же, кто был осведомлен об этих обстоятельствах, не могли, за малым исключением, изложить их в более или менее законченной форме рассказа, легенды, а передавали их в виде скомканных отрывков, снабжая выражениями "говорят", "будто", "правда ли, нет ли", что говорит о не вполне доверчивом отношении их к описываемым событиям. Со своими расспросами я обращался к рабочим, ремесленникам, уличным и базарным торговцам, а также к некоторым из интеллигентных людей, главным образом, к тем, которые сравнительно давно живут на Арбате: В последнем случае я узнал немногое. Оказалось, что многие из них даже и не подозревали о существовании "Проклятого" дома на Арбате, и только в одном случае жена профессора рассказала, что в начале девяностых годов распространился слух о привидениях и ночных плясках духов в этом доме. Затем полицейское расследование выяснило, что в подвальном помещении дома собирались воры, жулики и устраивали свои оргии. По изгнании этих непрошенных квартирантов прекратились в доме ночные пляски духов, но название "проклятого дома" утвердилось за ним на том основании, что в нем когда-то произошло выдоющаяся по своей обстановке кровавая драма. Произошла ли эта драма в действительности - рассказчица не знает.

Наверх